Многие благородные женщины и даже воины отдали бы годы, чтобы передвигаться так же грациозно и бесшумно, как это делала принцесса Мелисса. Кто-то учился долгие годы, но так и не постиг данной науки.

Самой же принцессе в свое время пришлось учиться обратному. Покойная королева ненавидела, когда малолетняя дочь подкрадывалась к ней точно неоткуда, и сильно гневалась. Следы этих вспышек гнева до сих пор сохранились на теле уже повзрослевшей девушки. Трех шрамов оказалось достаточно, дабы понять, что нужно учиться подражать громким и неуклюжим взрослым. Быть может, тогда это могло порадовать мамочку, и она прекратит ругаться. Так думала маленькая принцесса и приложила все усилия, чтобы производить как можно больше шума.

Но вскоре поняла: даже этого недостаточно, чтобы мать стала теплее к своему ребенку. Новый урок и последующее осознание отпечатался очередным шрамом, который приучил девушку держаться подальше от королевы и не появляться ей на глаза без необходимости или прямого приказа.

Но какой бы тихой, спокойной и послушной принцесса ни была, количество шрамов на теле только росло. И не прекратили появляться даже после смерти Ее Величества…

Девушка сама открыла крепкий замок массивным ключом, самолично отворила скрипнувшую тяжелую дверь. Подумала запереться изнутри, но, взглянув на прикованного к стене узника, удостоверилась, что эта мера предосторожности станет излишней.

Она не недооценивала Карласа. Больше нет. Но и страха не было, потому что девушка знала нечто, в чем не сомневалась.

Любой другой на месте герцога уже был бы мертв, но мужчина умудрился не только выжить, но и сохранить разумность и минимальную подвижность. Это не касалось лица. Некогда мужественное и красивые черты мужчины, отмеченные шрамами, как подтверждение его храбрости, сейчас представляли собой удручающее и пугающее зрелище. Нижняя часть была атрофирована и окрашена в черно-бурый цвет, из-за стремительно отмирающих мышц. Некроз был в самом разгаре и уже грозил необратимыми последствиями. Ни языком, ни нижней челюстью мужчина управлять более никогда не сможет. На подходе была гортань. Принцесса видела это, по уже начинающейся пигментации на шее мужчины. Еще немного и он не сможет ни глотать, ни дышать.

Любой другой бы уже умер. Но не герцог. А учитывая его упорство, принцесса бы не удивилась, оправься он по итогу. Необратимые процессы уже не остановить, но жизнь бывает и с уродством.

Рассматривая мужчину, который рискнул всем, ради ее предполагаемого спасения, Мелисса не испытывала ничего. Она переживала, что не сможет остаться безучастной к его судьбе, ведь всегда очень боялась насилия в любом своем проявлении и отличалась повышенным состраданием, сколько бы родственники не закаляли ее от подобных излишеств. Но на поверку сейчас все оказалось иначе.

Страдания мужчины не причиняли ее душе никаких неудобств. Ей было все равно. Досадно лишь оттого, что предстояло сделать. Она бы хотела, чтобы все закончилось изначально и мужчина лишний раз не мучился. продлевать его пытку она не хотела.

Скосив взгляд, она заметила стул со спинкой и вскоре нарочито громко переставила предмет мебели в центр камеры, проскрежетав ножками по грязному каменному полу. От резкого звука мужчина зашевелился и обернулся, лежа на прелой и старой соломе, вместо постели или койки.

Тем временем Мелисса Ситхиис разместилась на стуле, чинно расправив складки юбки, чтобы она не помялась.

– Не могу не поразиться вашему стремлению жить, герцог Карлас. Я восхищена, – сухо произнесла нынешняя королева.

Как только слабое сознание герцога поняло, кто перед ним, он хотел что-то сказать, но ощутил от этого лишь невыносимую боль. Тело так же не слушалось и, когда он дернулся в сторону визитера в знак протеста, услышал лишь холодное:

– Ни к чему эти резкие движения, милорд. Вы причините себе лишь дополнительную боль.

Мужчина упрямо захрипел, смотря на ту, кого отчаянно любил с дикой смесью разочарования, неверия и надежды.

– Сегодня вы умрете, – категорично заявила девушка, чем добила мужчину, который упорно не понимал, как, зачем и за что она с ним так. Ведь он все делал только во благо любимой, что так жестоко отвергла его. – Я надеялась, что удастся избежать подобных жертв, но вы не оставили мне выбора ночной выходкой. Вам следовало послушаться приказа своей королевы, которой вы присягнули, а не следовать путем гордости и одержимостью женщиной.

– П… хш… поч… – невообразимым образом, смог прохрипеть Айсон, чем в очередной раз удивил девушку.

– Надо же, вы даже сохранили возможность частично разговаривать, – скупо похвалила она, но лик девушки был далек от восторга. Напротив, она лишь печально вздохнула, а после нехотя достала из поясной сумки небольшой шприц. – Я позволила себе вновь недооценить вас. Сожалею, но я ускорю ваш уход. Мне говорили, что от этого яда боли не ощущается. Я избавлю вас от мучений.

Затем поднялась с места и шагнула к герцогу, связанному по рукам и ногам. Но даже окажись он свободен, тело его предало и единственное, на что он был способен – отодвинуться на несколько сантиметров, что никак не могло помешать девушке наклониться, а после коснуться ноги мужчины. Он не ощутил ни укола, ни самого прикосновения. Тело, пусть и болело, но было совершенно глухо к посторонним раздражителям. Он не мог с точностью сказать, уколола ли его девушка, или нет, даже когда она вернулась на свое место и тоскливо посмотрела на него своими невероятными фиалковыми глазами.

И все же он надеялся, что она передумала, не смогла, не стала…

– У нас осталось минут десять, – разрушила она его надежды одной фразой. – Не беспокойтесь, я побуду с вами. Умирать в одиночестве обычно невыносимо…

Мужчина взвыл, но на деле, лишь захрипел от отчаяния.

– Вероятно, вы не понимаете моих мотивов и поступков. Ощущаете себя преданным, – с грустной улыбкой, произнесла она и подняла вуаль, открывая свое лицо. – Я не успею рассказать вам все, но постараюсь открыть столько, сколько смогу за то время, что у нас осталось, – вздохнула она. – Вы достойны того, чтобы узнать правду, хотя едва ли она принесет вам мир перед кончиной. Когда я узнала все в деталях, мне было невыносимо больно… – поделилась она, опустив взгляд от тяжелых воспоминаний. – Но не будем терять времени, – выпрямилась она. – Начнем с того, что шрамы, которые вы видели вчера, нанесли мне не наги, – быстро проговорила она, а затем на мгновение стихла. – Их оставили покойная королева и мой брат.

Девушка сделала небольшую паузу, давая мужчине возможность осмыслить услышанное, а после продолжила:

– Вы думаете, что я вру, – не спрашивала, а утверждала она, видя это недоверие в покрасневших и воспаленных глазах своего молчаливого собеседника. – Увы, но это – правда. Вначале, я сама не понимала, почему мать так ненавидела меня, а после ее гибели, отец объяснил причину. К несчастью, Эрик подслушал тот разговор и так же узнал правду, потому продолжил начатое его матерью вплоть до вторжения нагов на территорию монастыря, где и принял свою кончину, не успев забрать меня с собой, – она внимательно всмотрелась в лицо мужчины, а затем снисходительно кивнула: – Вы не ослышались. Эрик рвался в монастырь в тот день не для того, чтобы спасти меня от Ситхииса. Он хотел убить меня, чтобы я не досталась нагам. Но не для того, чтобы сохранить мою честь, а из куда более личных и корыстных мотивов. Брат любил меня. Вот только его любовь была сродни пытке. Это не та любовь, которая может быть к родной сестре, и нечто большее, чем ненависть к врагу. Бедный Эрик долгие годы терзался противоречивыми чувствами, которые выливались… – она осторожно коснулась самого большого шрама на своем боку сквозь ткань платья. И Айсон точно помнил, что там был длинный и уродливый шрам от ожога. – В это. Они заклеймил меня, – говорила она с легкой улыбкой на губах, но в душе девушки все содрогалось от тяжелых воспоминаний.